- Ливе, ты же обещала! - в голосе Виллемины слышался неподдельный упрёк. - Мы и так практически тебя не видим, ты, если не с отцом, так с учителями. Или с Густавом. Или с леди Лике. Зачем тебе зазубривать каждую деревушку в Бергмарке, тем более, прямо сейчас? А сегодня к нам на урок придёт барон ван Хансен, а ты же знаешь, как Марлен стесняется новых людей, особенно, если тебя нет рядом… Ну, пожа-а-алуйста!
- Хорошо, - со вздохом сдалась Годеливе, закрывая огромный атлас, что принесли в детскую из замковой библиотеки. Виллемина от радости захлопала в ладоши и тут же потянула подругу за руку, видимо, опасаясь, что та может передумать.
На самом деле, в словах девочки была изрядная доля правды. После оглашения помолвки у невесты Его Светлости оказалось столько дел и обязанностей, что на многие прошлые занятия времени не оставалось совсем. Всё чаще будущую герцогиню можно было застать в обществе мажордома, обсуждающую, куда лучше посадить архиепископа во время торжественного обеда, чтобы желчный старик ни с кем не поссорился, или же в обществе леди Лике де Бур, будущей старшей фрейлины, что давала бесценные советы по поводу того, кого и как стоит выбирать себе в свиту. О долгих часах, проведённых в детской за разговорами и вышивкой, можно было забыть. Равно как и об игре в снежки во дворе до упаду или же о спонтанных прогулках за стены замка, к лесному озеру — на всё это больше просто не было времени. Обида сестры и подруги в общем-то была понятна, потому Годеливе решила, что и правда может ненадолго отложить другие дела, тем более, что танцевать она любила.
В пиршественном зале их уже ожидали. Господин Ларсен, учитель танцев, и лютнист склонились в почтительном поклоне; Марлен при появлении сестры оторвала взгляд от пола и наконец улыбнулась; отвесил лёгкий поклон и упомянутый Виллеминой барон.
Герхард ван Хансен был давним другом Карла. Прибывший в столицу на его свадьбу, он не спешил покидать Каастилфлякте в надежде, как и многие другие, пристроить ко двору свою младшую кузину. Отказывать ему ни в этой пока ещё не прозвучавшей вслух просьбе, ни в танце Годеливе не собиралась, надеясь, что барон за это замолвит за неё словечко перед будущим пасынком, единственным из детей Вольфганга, кто воспринял новость о повторной женитьбе отца без энтузиазма.
- А станцуйте вольту! - усиленно делая вид, что не замечает осуждающего взгляда господина Ларсена, предложила Виллемина. Неспешная павана, с которой учитель предпочитал начинать занятие, давно успела ей надоесть.
- Только с условием, что потом настанет очередь Марлен, - улыбнулась Годеливе и махнула рукой лютнисту, чтобы начинал играть.
- Почту за честь, миледи! - откликнулся ван Хансен сразу на всё и встал в позицию.
Партнёром он и правда оказался на редкость приятным: умел поддержать беседу, не оказываясь при этом навязчивым, и, что главное, отменно двигался. Привыкшая отдаваться тому, что делает, без остатка, Ливе очень быстро увлеклась танцем настолько, что даже не заметила, как скрипнула входная дверь. А потому страшно растерялась, когда музыка внезапно оборвалась на полутакте, а барон как-то поспешно и неожиданно неуклюже поставил свою партнёршу на пол и снова согнулся в поклоне, на этот раз куда более глубоком. Почему танец был прерван, она поняла, лишь обернувшись.
- Во… Ваша Светлость! - растерянность на лице Годеливе сразу же уступила место широкой улыбке.

В ответ на приветствия Его Светлости в зале воцарилась полнейшая тишина. Лишь жалобно тренькнула лютня, как можно осторожнее положенная на пол придворным музыкантом.
Раздражение сюзерена чувствовалось наверняка, и каждый, удостоившийся персонального приветствия, старательно перебирал в уме свои последние слова или действия, выискивая какую-нибудь провинность. Получилось разве что у барона, прекрасно понимавшего двусмысленность своей затеи. Неужто Карл всё-таки умудрился подстроить будущей мачехе какую-нибудь гадость и ускакал восвояси, оставив друга отдуваться за собственные шалости?! О том, чтобы огрызаться в ответ, не могло быть и речи. Если Его Милость не хотел сделать только хуже, нужно было склонить голову и молиться Благому Брату, чтобы буря задела лишь по касательной.
- Прошу простить, Ваша Светлость, - на всякий случай покаялся барон, надеясь, что герцог хотя бы пояснит, за что именно откусит ему голову.
Марлен, славившаяся в семье не только покорностью, но и пугливостью, моментально залилась румянцем, будто не её только что похвалили. Впрочем, возможно, именно это выделение из общей массы и растревожило девочку. Пробормотав что-то, отдалённо напоминавшее "вы слишком добры, милорд", она склонилась в несколько запоздалом реверансе и принялась мять складки на юбке, совсем как её старшая сестра в редкие моменты смущения. Нет, за себя девочка не боялась, а вот тон, каким опекун обратился к остальным, заставил заволноваться.
Виллемина тоже почуяла, как по спине пробежался неприятный холодок. Стальные нотки в отцовском голосе свидетельствовали о непременной провинности и заставляли выискивать, за что совсем скоро придётся просить прощения. За то, что отвлекла Годеливе от атласа? Или учитель каллиграфии посетовал герцогу на недостаточное усердие со стороны его старшей дочери? А может, за то, что превратила урок танцев в маленькую асамблею, будто мало было приёмов и развлечений в связи со свадьбой барона Зволле? От всех этих предположений девочка аж побелела от стыда. Куда больше криков и наказаний она боялась отцовского разочарования и сейчас изо всех сил надеялась, что Его Светлость не будет отчитывать своё нерадивое чадо при всех. Ну, или хотя бы не при слугах и бароне...
Не испугалась гнева сюзерена разве что его невеста. Не ведавшая за собой никакой провинности, Годеливе не боялась и возмездия. Неприкрытое раздражение, открытое хамство ни в чём не повинному барону и побелевшие щёки жениха свидетельствовали, по её мнению, в первую очередь, о том, что Вольфганг ужасно устал. И неудивительно, ведь забот на герцога свалилось невпроворот что со свадьбой Карла, что с собственной.
Мгновенно устыдившись за то, что танцует тут с детьми, вместо того, чтобы хоть как-то помочь любимому, Годеливе не без труда подавила первую естественнейшую реакцию: подойти, обнять, прижаться щекой к родному плечу и прошептать что-нибудь нежное. Досадно, что именно сейчас кругом столько народу!
- Простите, милорд, что заставила себя разыскивать, - примирительно и мягко произнесла Ливе. - Я совсем потеряла счёт времени.
Под сводами пиршественного зала вновь повисла неловкая тишина. Все, кроме невесты Его Светлости, мечтали сейчас оказаться как можно дальше от этого места. И никто, на этот раз включая леди Годеливе, не мог эту мечту осуществить. Потому и приходилось старательно изучать плиты на полу в ожидании и надежде на то, что герцог сам выставит всех вон.

Раздражение герцога и не думало никуда улетучиваться. Наоборот, кажется, с каждым словом Вольфганг распалялся всё больше и больше. Буквально парой фраз он заставил дочь сглатывать слёзы жгучего раскаяния, невесту - изнывать от тревоги, а барона... посереть от ужаса за собственную шкуру.
Будучи не в пример проницательнее присутствовавших здесь дам, ван Хансен уловил те единственные слова, что вольно или невольно выдавали истинную причину бешенства Его Светлости. И от этого осознания незадавшемуся карьеристу хотелось выть, словно волку на луну. "Я что-то не припоминаю, чтобы я присылал вам приглашение повольтировать с моей невестой." Напрочь пропущенная думавшей о своём Годеливе, эта фраза свидетельствовала о том, что не так уж равнодушно должен был смотреть ван дер Марк на то, как легко раздаёт его невеста паваны, гальярды и вольты чуть ли не каждому, кто просил об этом на свадьбе Карла. И вот одно дело, когда сюзерен уличает тебя в желании пристроить к новому двору кузину, и совсем другое, когда решает, что ты встал между драконом и его добычей. Новейшая история Бергмарка знавала случаи, когда герцог спускал заживо шкуру и за меньшее.
Первым желанием после того, как за спиной тихо всхлипывавшей Виллемины скрипнула дверь, было упасть герцогу в ноги с заверениями, что он и подумать о таком не смел. Мол, где он, мелкий провинциальный барончик, и где его сиятельный герцог, чтобы ревновать! Следом мелькнула спасительная мысль, что, если озвучить свою догадку вслух, да ещё столь прямо, да ещё при леди Годеливе, головы ему точно не сносить. Так что же делать? Пуститься в заверения, что не посмел отказывать в просьбе дочери своего сюзерена? Как бы это не посчитали попыткой спрятаться за детскую спину. Ван Хансен, впрочем, не побрезговал бы и этим выходом, если бы был уверен, что тот сработает.
- Ваша Светлость, я... я... - буквально пролепетал барон в тщетной попытке потянуть время и всё-таки придумать такой ответ, что пусть и спровоцирует новый виток оскорблений и унижений, но хотя бы не отправит на дыбу или на плаху.
- Милорд, что случилось? - тон, которым леди Годеливе бесцеремонно, будто находилась с Вольфгангом наедине, перебила ван Хансена, был без следа давешней мягкости. В то, что кормившийся от щедрот Карла барон мог как-то серьёзно разгневать жениха, она не верила, значит, просто попался под горячую руку. Значит, случилось что-то по-настоящему неприятное. Что-то, чего она не заметила, а значит, не смогла поддержать, ободрить, помочь по мере своих слабых сил. Пожалуй, если Вольфганг в ближайшие минуты не выставит вон ван Хансена, она не выдержит и схватит жениха за руку прямо при посторонних...

Наконец и до Годеливе дошло, что герцог зол и на неё в том числе. Правда, легче от этого не стало. Чтобы по-настоящему испугаться сиятельного гнева, нужно было для начала понять, в чём провинилась, а, как ни крути, припомнить ничего такого, заслуживавшего подобного тона, девица не могла. Впрочем, соображать сейчас надо было быстро, так как разгневанный жених облегчать задачу явно не собирался.
Неужто и тут подсуетился Карл?! Иначе с чего бы Его Светлости спонсировать школы из сыновнего кармана? Хотя, нет, вряд ли... Последний месяц практически все мысли вредного пасынка были заняты неминуемо надвигавшейся женитьбой, что избавило Годеливе от колких замечаний и придирок, поэтому ни в склоках, ни в попытках прикрыть зарвавшегося сынка герцог обвинить свою невесту не мог. Наверное, Карл умудрился набедокурить сам, без помощи без пяти минут мачехи, просто успел уехать в Зволле до того, как обо всём прознал отец. Вот барон ван Хансен теперь и отдувается...
А вот в нагоняе Виллемине, если задуматься, доля её вины была. Поглощённая уже собственной свадьбой, Годеливе практически забросила дела детской, и немудрено, что без должного надзора девочка начала отбиваться от рук. "Об избавлении от праздности"!.. Ливе невольно поёжилась, без труда вспомнив длиннющий текст, который, кажется, знали на зубок все нерадивые ученики каллиграфов, к коим когда-то относилась и она сама. На пятое переписывание начинало ломить запястье, на тринадцатом - на среднем пальце вскакивал пребольнючий волдырь, лопавшийся на середине девятнадцатого раза...
Из переживаний об участи младшей подруги Годеливе снова вытянул герцог, всё так же жёстко напомнив, что вопросы его риторическими не были. Барона, разумеется, и след простыл, отчего Ливе вдруг поймала себя на мимолётном, но вполне ощутимом отвращении к недавнему партнёру. Нет, понятно, что препираться с властителем Бергмарка могли единицы, а тут на кону вполне могла стоять его шкура, но всё-таки как же жалко выглядит, когда взрослый мужчина готов проглотить любое оскорбление, лишь бы дали сбежать в нору, поджав хвост!
- До твоего прихода были танцы, а что здесь устроил ты - понятия не имею, - со вздохом откликнулась Годеливе, не желавшая обсуждать ни Карла, ни его прихвостня. Запоздало подумалось, что теперь пристроить ко двору кузину ван Хансена вряд ли получится. А жаль, ведь девушка ей и правда понравилась. Впрочем, подруга явно была важнее.
- Прости, я никак не научусь распределять своё время, - с новым вздохом покаялась Ливе, наконец опуская взгляд, который до этого выдерживала без видимого труда. - В том, что Виллемина забросила каллиграфию, есть и моя вина...
Желание подойти и обнять никуда не делось, но Годеливе всё равно продолжала себя сдерживать, чтобы Вольфганг не подумал, будто его невеста лаской пытается себя выгородить.

Отредактировано Godelieve van der Mark (2021-01-11 00:14:31)

И в этот момент Годеливе наконец стало по-настоящему страшно в присутствии жениха...
Герцог грозил ей плёткой не раз и не два. Если задуматься, то буквально с самой их первой встречи, когда растрёпанная девчонка дерзкими речами нарушила размеренное течение жизни Каастилфлякте. Она не принимала эти угрозы за пустые слова, прекрасно знала, что в какой-то момент одним неосторожным словом или делом переполнит чашу сиятельного терпения, но почему-то считала, что не так уж это и страшно - ладонью по щеке или ремнём поперёк спины. Переживёт. Главное, что любит и любима, а синяки, как говорится, до свадьбы заживут. А вот когда поняла, что, похоже, действительно доигралась, былую смелость как рукой сняло, особенно, когда взгляд упал на сжатые до белых костяшек кулаки. Почему-то отчётливо вспомнилась другая давнишняя сцена, как получил в лицо ненавистный отчим. Не потрудившийся снять массивные перстни, герцог тогда заставил вассала умыться кровью. При мысли о том, что сейчас прилетит в точности так же, Годеливе чуть ли не замутило от страха.
Повисшая в зале тишина нарушилась не сразу. Пока Вольфганг "любовался" игрой рубинов на своих пальцах, его невеста отчаянно пыталась взять себя в руки и найти мужество ответить за то, что подвела. Не оправдала возложенных ожиданий и доверия. Разочаровала. А теперь ещё и разозлила.
- Прости... те, - наконец, выдавила из себя Ливе, буквально заставляя себя снова поднять взгляд, в котором без труда читалось раскаяние. Переходить наедине обратно на "вы" тоже оказалось не просто. - Я... Девочки скучают по нашим играм и долгим беседам и стараются придумать любой повод, чтобы провести время вместе. Я давно им обещала прийти, и всё никак... Я понимаю, это не оправдание, тогда как ты... вы... всё для меня делаете, а я!..
Некстати вспомнились слова Карла про то, что Годеливе никогда не сравниться с первой герцогиней Бергмарк. Вот леди Анна уж точно находила время и на игры, и на занятия с детьми. Наверняка и Вольфганг не был вынужден хоронить себя под грудой дел и обязанностей, в то время как его жена отплясывала вольту с заезжим прощелыгой.
- Клянусь, я больше не буду столь праздно растрачивать и своё, и чужое время, - добавила она, не надеясь, что Вольф поверит на слово. Такое получится доказать лишь делом, и то не сразу...

Удивительно, но как только терпение Вольфганга окончательно иссякло, Годеливе перестала бояться. Видимо, потому что мучительное ожидание всегда страшнее самой страшной бури. Ахнув, она прижала ладонь к щеке, которую будто обдало кипятком, и воззрилась на герцога сначала всё с тем же недоумением, лишь возраставшим по мере того осознания, что же на самом деле так разозлило её жениха.
- Т-ты.. ты... ревнуешь?! - удивление, отчётливо сквозившее в голосе Ливе, подделать было невозможно. Нет, конечно, это объяснило бы всё, что тут только что произошло, но ревновать к ван Хансену?! Да как такое вообще могло прийти ему в голову?!
Годеливе быстро прокрутила в голове события последних недель. Нет, никаких поводов усомниться в верности жениху она не давала. Впрочем, суровая реальность была такова, что для придворных сплетников их и не нужно было давать. Завистники и лизоблюды всех мастей не сомневались, что в герцоге смазливую бесприданницу прельстили лишь богатство и титул, а рога на голове Его Светлости полагали лишь вопросом времени. Поделать с этими кривотолками Годеливе ничего не могла, но до сегодняшнего дня утешалась тем, что сам Вольфганг точно знает, что движет его невестой на самом деле. Тогда как на самом деле... От мгновенно накатившей жгучей обиды на глаза навернулись слёзы.
- С чего ты взял эту глупость? - почти выкрикнула она. - С одной дурацкой вольты при детях и слугах? Считаешь меня шлюхой или дурой? Или и той, и другой разом, раз я, по твоему мнению, грежу о трусливом прихвостне, годном лишь для танцев?!
Возможно, не будь кругом столько клеветы, недоверие жениха не задело бы так сильно. Или не припоминай сам герцог дурную кровь предателей в своей невесте. Или не советуй Карл поискать себе другого мужа, помоложе и с двумя глазами, мол, всё равно любовь её долго не продлится. И сейчас казалось, что, как ни старайся, что ни делай, как ни доказывай, в глазах Вольфганга Ливе так и останется маленькой ветреной девчонкой, на которой и можно жениться, но доверять ей по-настоящему не сможешь. Господи, да как бы всё было проще, если б невеста Его Светлости и правда была падкой до власти и титула прохиндейкой! Так нет же, она, как назло, любит его больше жизни...
Совершенно не задумываясь о том, что Вольфганг всё ещё зол, как тысяча демонов, Ливе кинулась к нему. Наплевав на то, что во второй раз он может и не сдерживать руку, принялась молотить кулачками по груди, не сильно, явно не в желании по-настоящему ударить или причинить хоть какую-то боль, а буквально достучаться.
- Я люблю тебя, люблю!!! - прорыдала Годеливе. - Я могу быть отвратительной герцогиней, ужасной мачехой, могу быть дурой, что не понимает, кому что можно говорить и что делать, но я тебе верна! Я никому, никогда не позволю прикоснуться к себе так, как прикасаешься ты. Я... я руки на себя наложу, но не предам!
Град "ударов" постепенно затихал и под конец столь пламенной речи и вовсе сошёл на нет, сменившись крепким объятием.

Отредактировано Godelieve van der Mark (2021-02-06 23:41:42)