Остару в Бергмарке всегда ждали с особым нетерпением. Долго властвовавшая в графстве зима порядком утомляла, и хоть особого потепления в конце кутиоса ждать не приходилось, всякий знал, что настоящая весна уже не за горами. К празднику готовились загодя, вне зависимости от возраста, статуса или количества монет в кошельке. Даже нищие, коими с умом управляемое графство не славилось, и те сберегали к заветному дню монету-другую, чтобы покутить в условленное время не хуже других. И что-что, а уж кутить бергмарцы умели. Зная, что, как только с полей сойдёт снег, начнётся тяжёлый труд, люди словно хотели нагуляться на год вперёд.
Не был исключением и Каастилфлякте. В графском замке к Остаре начинали готовиться загодя, не упуская ни малейшей детали и не скупясь ни на что. Заранее потирали руки торговцы тканями, предвкушая заказы на бархат и тафту для нарядов для графских детей. Доставали из погребов лучшие куски торговцы съестным. Мясники точили ножи, чтобы забить к столу Его Светлости самого аппетитного бычка.
Не сидели без дела и сами обитатели замка. За неделю до Остары трудно было найти хоть одну служанку, которая бы не драила, не скоблила и не оттирала хоть что-то. Весну надлежало встречать в чистом доме, а потому тщательнейшим образом намывались полы, натиралось серебро и выбивались от накопившейся за зиму пыли ковры и гобелены. Со стороны могло показаться, что граф со всем своим двором готовится к переезду, а не пирушке.
В само праздничное утро дел у прислуги тоже было невпроворот. В Бергмарке свято чтили традиции, согласно которым даже утренний приём пищи должен был быть обильным и сытным. И когда Годеливе в сопровождении детей Его Светлости спустилась в обеденный зал, всё было уже готово. Посреди длинного деревянного стола, за котором с лёгкостью могло поместиться человек тридцать, красовалось обязательное для такого завтрака блюдо - копчёный окорок. Не было недостатка и в белых свиных колбасках с травами, прямиком с раскалённой сковороды, ароматных белых булочках, которые полагалось подавать со сливочным маслом, всевозможных солениях, коими ещё с осени была забита графская кладовая, и, конечно же, знаменитых сдобных пирожках с луком и потрохами, без которых не обходился ни один завтрак в день Остары. Согласно легенде, рецепт этих крошечных, буквально на один укус, пирожков (а пекли их буквально горами, чтобы хватило всем), принесла в семью ван дер Марков леди Арабелла около пятиста лет тому назад. В Бергмарке рассказывали, что молодой граф, отведав это лакомство, пожелал есть его чуть ли не каждый день и даже женился на дочери далеко не самого богатого лорда только лишь потому, что упрямая леди, и приготовившая эти пирожки, наотрез отказалась открывать рецепт графскому повару до тех пор, пока сама не станет графиней. И хоть с тех пор столь ярых любителей мучного среди ван дер Марков не случалось, блюдо это так и осталось традиционным для Бергмарка, а потом и вовсе превратилось в неотъемлемую часть утренней трапезы в день Остары.
- И куда нам столько еды? - растерянно спросила Виллемина, с удивлением оглядывая представшее её взору изобилие. Пока в зале не появится граф, садиться за стол было не принято, поэтому младшие ван дер Марки лишь заняли места у своих стульев. Его Светлость отличался пунктуальностью, поэтому глотать слюну им предстояло не долго.
- Это всё пойдёт потом на стол слугам, а потом в богадельни, вдовам, сиротам и прочим немощным. Сегодня же Остара, если хоть кто-то останется голодным, то потом весь год не жди удачи, - напомнила Годеливе, попутно отставляя подальше от края стола плошку со сметаной и горчицей, к которой уже потянулся Рихард.

Момента, когда Его Светлость даст разрешения сесть за стол, пришлось ждать недолго. Роскошная трапеза вызывала вожделение не только у детей, но и у самого графа. Правда, Годеливе вновь пришлось немного урезонить Рихарда, так и не оставившего намерение добраться до сметаны раньше остальных - сначала полагалось дождаться первого тоста.
- За Бергмарк! - живо откликнулись остальные члены семьи, поднимая свои кубки. У самых младших они были наполнены молоком, тогда как старшим уже можно было пить наравне со взрослыми. Ну, хотя бы чисто символически. Краем глаза Годеливе заметила, как поморщилась Виллемина, пригубив вино. Накануне ей объявили, что нынешнюю Остару она может провести "совсем как взрослая", и девочка скорее согласилась бы провести ночь в темнице, чем призналась бы, что настоящий взрослый напиток пришёлся ей не по вкусу. А вот молодой барон, напротив, почитал себя давно уже вышедшим из нежного возраста, а потому осушил свой кубок, не глядя. Сегодняшнюю ночь он собирался кутить наравне с отцом, и Годеливе не без ехидства подумала, что вряд ли Карл продержится хотя бы до полуночи.
Наконец все необходимые традиции и формальности были соблюдены, и семья смогла приступить к завтраку. Рихард наконец заполучил вожделенную плошку и, как и следовало ожидать, сразу же потерял к ней всяческий интерес. Виллемина потянулась за знаменитыми пирожками, Годеливе подала слуге тарелку, чтобы не тянуться через пол стола за куском ароматного окорока. И только Хелин, славившаяся в семье бесконечными "не вкусна", воротила нос и от мучного, и от мясного и могла думать только об одном:
- А подарки когда?
- Только когда ты съешь хоть что-нибудь, - использовала Годеливе способ, работавший безотказно. Знавшая, что старшая подруга не шутит, Хелин со вздохом отправила в рот пирожок.
Улыбнувшись такой покладистости, Ливе невольно взглянула в сторону графа, пребывавшего в отличнейшем расположении духа по случаю такого большого праздника. Она сама, как и все домашние, приготовила кое-что в подарок Его Светлости и теперь надеялась, что её идея не покажется ему слишком дерзкой. Но уж в искренности своей подопечной граф точно не должен был сомневаться. С момента их последней ссоры прошло меньше недели, и за это время случая упрекнуть Годеливе в несдержанности или грубости у него не представилось. Не то что бы воспитанницу словно подменили, но она и правда старалась лишний раз подумать прежде чем что-то сказать или сделать, и надо отметить, такие перемены принесли свои положительные результаты: граф, в свою очередь, больше не кричал и не грозил плёткой.
- Ливе, всё-таки жалко, что Марлен не приедет раньше, чем через неделю, - подала голос со своего места Виллемина, пришедшая в необычайный восторг, когда ей сообщили, что у неё скоро появится ещё одна подруга. - Отец, ну неужели никак нельзя хотя бы чуть-чуть побыстрее?
- Ничего, у вас ещё будет время познакомиться поближе, - заверила подругу Годеливе, заметно погрустнев. Правда, причиной перемены настроения было отнюдь не то, что сестра не увидит знаменитого на весь Бергмарк бала. Остара - семейный праздник. Как бы потом кто ни кутил, завтракать полагалось в кругу самых близких и дорогих людей, какие только у тебя были, и как бы тепло её ни приняли в Каастилфлякте, не тосковать по погибшим родителям и брате и по тем, кто был жив, но находился слишком далеко, было сложно.

По мнению Годеливе, уж лучше встречать Остару в чистом поле в снег и дождь, чем под одним кровом с постылым отчимом, но говорить этого вслух точно не стоило. Подобные замечания всегда приводили к крупным ссорам, затевать которые во время праздника было бы полнейшей глупостью. Да к тому же, по существу Его Светлость был абсолютно прав - спешка во время весенней распутицы вряд ли могла привести к чему-либо хорошему. Поэтому вместо возражений воспитанница лишь улыбнулась младшей подруге, уже было погрустневшей от отцовской отповеди. Покладистая и не доставлявшая особых проблем ни нянькам, ни учителям, Виллемина потихоньку начинала входить в тот возраст, в котором уже почитаешь себя переросшим родительские нравоучения, однако же и она понимала, что спорить с отцом в такой день, да ещё когда было получено разрешение не ложиться спать в положенное время, было бы верхом опрометчивости.
- Подарки! - воскликнула меж тем Хелин, наконец дождавшаяся самого, по её мнению, главного.
Слуги, только и дожидавшиеся графского приказа, поднесли членам его семьи заранее приготовленные свёртки. И по тому, как загорелись глаза у детей, начиная с виконта и заканчивая близнецами, стало очевидно, что Его Светлость не прогадал и на этот раз. По крайней мере, не залюбоваться на крупные, подобранные одна к другой жемчужины, было совершенно не возможно. И если Хелин в силу возраста пока не могла в полной мере оценить родительскую щедрость, то уж старшая дочь с воспитанницей смогли сделать это в полной мере. Виллемина так и вовсе, воспользовавшись тем, что пока можно было не придерживаться строгого этикета, вскочила со своего места, чтобы запечатлеть на отцовской щеке благодарственный поцелуй.
- Спасибо, отец, вы самый-самый лучший! - озвучила она то, что и так считала без всяких подарков.
- Спасибо, милорд, оно... оно прекрасно, - повторила за подругой Годеливе, вновь смутившись от того, что не может последовать примеру Виллемины.
Вслед за графом настал черёд детей дарить свои подарки. И если старшие сыновья уже могли выбирать их полностью на свой вкус, соизмеряя фантазию лишь со своими доходами, то девушкам полагалось преподносить что-то, сделанное своими руками, ван дер Марки издревле гордились тем, что воспитывают из своих дочерей рачительных хозяек. Правда, на материалы для такого рукоделия не скупились никогда. На те деньги, что граф выделял "на булавки" дочерям и воспитаннице, вполне можно было купить и золотые нити, и жемчуг и драгоценные камни для вышивания, а, готовясь к Остаре, скупиться было не принято.
Когда Его Светлость принялся развязывать свёрток от воспитанницы, та напрочь позабыла про прекрасное ожерелье. Посчитав, что за сорок лет платков, поясов, перчаток и прочих искусных мелочей, что дарили каждый год жена и дочери, у него должно быть предостаточно, Ливе остановила свой выбор на кисете из кожи тончайшей выделки, на котором потом собственноручно вышила серебром и мелким речным жемчугом розу, издревле служившую в Бергмарке символом примирения. Правда, о том, что курение в Дортоне считалось привычкой постыдной, воспитанница вспомнила уже после того, как подарок был закончен, но надеялась, что Его Светлость поймёт её правильно и расценит этот кисет как желание преподнести что-то полезное, а не как намёк на недостойное дворянина занятие.
Впрочем, времени на гадания по поводу того, что подумал граф, у его домочадцев не было. На городском празднике и правда надлежало быть совсем скоро, и это была, пожалуй, самая скучная часть Остары. Это у простых горожан уже началось веселье, тогда как графу и его домочадцам надлежало пройти несколько скучнейших, по мнению младших ван дер Марков, церемоний и приветствий со знатнейшими и богатейшими жителями столицы.
Когда же все необходимые формальности были соблюдены, времени на то, чтобы наскоро перекусить и переодеться к балу, осталось совсем не много. В пиршественный зал старшие дети спустились, когда гости только начали съезжаться. Виллемина, впервые присутствовавшая на подобном празднике, чуть не подпрыгивала от возбуждения, да и сама Годеливе не могла не волноваться. Сшитое специально к Остаре платье и правда было ей к лицу, несмотря на все заверения служанок о том, что бордовый старит. Разумеется, обе леди надели в этот вечер подаренные графом ожерелья, а Ливе ко всему прочему вдела в уши две крупные капли жемчуга, что прислал Ульрих вместе с трагическим письмом. Серьги эти были подарены леди Ринэйт будущим супругом в день помолвки, и, надев их, Годеливе будто бы отдавала дань ушедшим родным, отказываясь забывать о них в столь важный для всего Бергмарка день. О трауре, что она носила по брату, напоминала лишь накинутая на плечи чёрная кружевная мантилья.
- Отец, Карл сказал, что я пока слишком маленькая, чтобы танцевать с настоящими рыцарями, он же пошутил, да? - зашептала тем временем Виллемина на ухо отцу почти сразу же, как только представилась возможность. Стоявшая поблизости Годеливе снова не смогла сдержать ухмылки при мысли о том, что господин барон сам буквально недавно получил разрешение пировать наравне со взрослыми.

Виллемина расплылась в довольной улыбке, Годеливе же вновь охватило не свойственное ей в обычное время смущение. Отчего-то слова, которые не вызвали бы ничего, кроме благодарной улыбки, скажи их кто угодно другой, из уст графа звучали как-то по-особому. Может, из-за того, что чаще Его Светлость отчитывал и одёргивал, чем хвалил. Или от того, что сама она была на пиру такого масштаба впервые, а потому волнение Ливе не сильно уступало волнению младшей подруги.
- Благодарю вас, милорд. - Она всё же подняла глаза на опекуна и улыбнулась в ответ. Во взгляде его была заметна всё та же теплота, с которой он принял в подарок кисет, и это обстоятельство будто добавило девице уверенности: сегодня Остара; сейчас начнётся самый главный в Бергмарке пир; платье, что сшили к нынешнему вечеру, впору носить самой королеве, - чего ещё может желать девица, только-только вошедшая в пору цветения? В конце концов, уж сегодня-то точно можно было забыть все печали и невзгоды.
Тем временем, прибывали гости. Знатнейшие люди Бергмарка спешили первыми засвидетельствовать своё почтение сюзерену, не было недостатка и в представителях других графств. Самых почётных приглашённых Его Светлость, в окружении домочадцев восседавший во главе огромного стола, приветствовал лично, тогда как дворян попроще провожали до отведённых мест слуги. Наконец, когда все были в сборе, началось традиционное застолье. Вино и прочие напитки полились рекой. Слуги только успевали уносить опустевшую посуду и ставить на её место новые блюда. Уже неплохо разбиравшаяся в местном хозяйстве Годеливе даже представить боялась, какая сейчас суматоха царит на замковой кухне: церемониал подачи блюд на пиру по поводу Остары был строгим, и гордившийся своим мастерством повар, наверное, собственноручно освежевал бы всю кухонную челядь, чем позволил бы сегодня допустить хоть какую-то оплошность.
Впрочем, молодёжь, коей за столом было в этот раз предостаточно, насытилась довольно быстро. Всё чаще взгляды стали устремляться в сторону соседнего зала, специально отведённого под танцы, там уже разыгрывались музыканты. Годеливе и сама не заметила, как начала притоптывать в такт ногой, а Виллемина и вовсе забыла обо всех яствах, что стояли прямо перед носом. Страх, что никто из рыцарей так и не пригласит её на танец, мешался со страхом наступить партнёру на ногу, если всё-таки пригласит.
- Не переживай, ты же старшая дочь графа, сегодня много кто захочет добиться твоего внимания, - успокоила подругу Ливе, аккуратно кладя той руку на плечо. Догадаться о причине беспокойства было не сложно, ведь Виллемина только о бале и разговаривала последние несколько дней.
- Не окажете ли вы мне честь, миледи? - раздался тем временем низкий голос за спиной у воспитанницы.
Обернувшись, Годеливе узнала в приглашавшем её на танец одного из советников Его Светлости. Высокий, приятной наружности, крайне обходительный, только вот имени его Ливе вспомнить никак не могла. Стыдно признаться, она вообще мало интересовалась делами графства, предпочитая сосредотачивать свои интересы на всём, что было связано с детской, но разве это повод отказывать в танце, да ещё и в ночь Остары?
- О, с удовольствием, милорд, - улыбнулась Годеливе, с готовностью подавая руку своему кавалеру.
Бал этот, хоть и был чуть ли не самым главным в году, не славился строгими правилами в том, что касалось веселья. На этот раз не требовалось официального разрешения Его Светлости начать танцы, а потому в соседнем зале Годеливе с представившимся по дороге лордом Матиасом оказались далеко не первыми.
А совсем скоро она и вовсе потеряла счёт вольтам, гальярдам и паванам. Едва только первый партнёр проводил её на место, как протянул свою руку виконт. После леди Ливе танцевала с капитаном замковой стражи, потом с племянником мэра, потом с одним из слауширских баронов. Краем глаза она при этом не забывала следить за Вилемминой, с радостью отмечая, что все опасения подруги оказались напрасными - у неё тоже не было недостатка в партнёрах для танцев, в эту ночь многие хотели порадовать дочь Его Светлости.
Присесть хоть на какое-то время Годеливе смогла уже за полночь, как раз в тот момент, когда Марта уговаривала Виллемину отправиться спать, в то время как та, уже порядком уставшая и с трудом скрывающая зевки, никак не хотела этого признавать.
- Миледи, Его Светлость сказал "дольше, чем обычно", а не до самого утра, - со вздохом повторила служанка, опасливо оглядываясь на сидевшего неподалёку графа. Снова стирать бельё у колодца ей ох как не хотелось.
- До утра ещё далеко, а я совсем не устала, - тихо, чтобы не услышал отец, отпиралась Виллемина, отчаянно борясь с очередным зевком. - Танцы же и не думают заканчиваться!
- Ты сейчас прямо тут заснёшь, - беззлобно подначила подругу Годеливе, делая глоток из кубка с вином. И, чуть понизив голос, добавила: - Ну посуди сама, разве стоит портить такой прекрасный бал глупыми пререканиями? Даже я, уж насколько, как считает твой отец, строптива, а с ним сегодня не спорю. Или давай так: я попробую уговорить Его Светлость разрешить тебе остаться на ещё два танца, а ты после притворишься самой послушной дочерью на свете, идёт?
С этими словами Годеливе вновь встала и направилась в сторону беседовавшего о  чём-то со своими приближёнными графа.

Уводимая Готлибом ван Кейком в танцевальный зал, Годеливе снова широко улыбнулась графу, а затем задорно подмигнула его дочери, тем самым давая понять, что Его Светлость согласился на очередную уступку. Виллемина в ответ просияла и послала воздушный поцелуй отцу - Остара уже вступила в ту часть, когда мало кто упрекнул бы благородную леди в подобной вольности, да ещё и по отношению к собственному родителю.
Милорду же ван Кейку выпала чопорная павана. Годеливе не слишком любила этот танец, её кипучему темпераменту куда больше подходило что-то более быстрое, возможно, даже что-то из того, что отплясывали в тавернах простолюдины, не скованные множеством условностей, а тут, как назло, и партнёр её оказался далеко не самым интересным собеседником. Право слово, неужто ему и правда казалось, что хорошенькой девице на пиру будет интересно слушать про горную породу и про то, как богатеет графство в том числе и благодаря трудам и заботам его достопочтенного семейства? Готлиб, кажется, именно так и думал, а потому, когда музыка стихла, а разговорчивый кавалер и не думал вести свою партнёршу обратно к столу, Годеливе обрадовалась приглашению графа так, будто бы тот предложил ей все сокровища королевства разом, да ещё и голову отчима в придачу.
- С удовольствием, милорд, - чуть радостнее, чем того требовала ситуация, ответила она и встала в позицию. А вот этот танец был как раз по душе леди Ливе, особенно та часть, когда партнёру нужно было чуть ли не подбрасывать её вверх. - И вы прибедняетесь, Ваша Светлость. Старики не танцуют вольту, у них руки для этого слишком слабые и колени дрожат.
Годеливе, разгорячённая вином и танцами, и сама не заметила кокетливых ноток в своём голосе, а участившееся сердцебиение списывала на быстрый темп танца и на радость от того, что избавилась от зануды ван Кейка.

Сложно было сказать, связано ли отменное настроение графа с выпитым вином или с тем фактом, что воспитанница его вела себя сегодня идеально. Да это для Годеливе было и не важно. Руки его и правда не отличались старческой немочью, и девичье сердце будто ухало куда-то вниз всякий раз, как Его Светлость подбрасывал свою партнёршу, а по телу прокатывалась волна мурашек. Признаться, ощущение это было весьма странным, или же всему виной было сказанное графом?
Никогда не лезшая за словом в карман, на этот раз Годеливе смутилась после разговоров о поклонниках, что теперь находятся у её ног. Отшучиваться или отмахиваться казалось глупым ребячеством, соглашаться - нескромностью, а промолчать - невежливостью. Но на счастье так и не нашедшейся, что сказать, девицы, танец подошёл к концу, причём, пролетел он по ощущениям слегка запыхавшейся Ливе куда быстрее предыдущего. Что, в общем, было и не мудрено, ведь пространные рассуждения Готлиба ван Кейка наводили небывалую тоску. А сейчас бы ей испытывать облегчение, что не придётся больше в смущении опускать глаза, но, вопреки ожиданиям, когда граф, вместо того, чтобы пригласить на танец очередную даму или же вернуться за пиршественный стол, предложил сопроводить его на галерею, Ливе с готовностью отправилась следом.
Нет, определённо, всему виной были быстрые танцы и вино, иначе чем ещё объяснить, что мороза Годеливе совсем не чувствовала? Зато талия, за которую поднимал её во время вольты Его Светлость, словно огнём горела. Отчего-то Ливе казалось, что она всё ещё чувствует его прикосновения, будто граф и не отпускал свою воспитанницу.
- Да, вы правы, милорд, ночь и правда чудесная, - откликнулась она и не узнала свой голос. Обычно звонкий, непременно с дерзкими нотками, что за мгновение могли вывести опекуна из себя, на этот раз он показался своей обладательнице робким и неестественно тихим, будто она вновь извинялась за какую-то оплошность, о которой не подозревала и сама.
Годеливе хотела добавить ещё что-то, но не успела. Граф повернулся к ней резко, без предупреждения и сделал нечто, чего никак нельзя было ожидать от человека его возраста и нрава. Уж точно не строптивице, которой до этого не единожды грозил плетью.
От прикосновения его губ, требовательного, но не грубого, Ливе словно окатило горячей волной. В голове сразу вспыхнула целая сотня вопросов, оставшаяся, впрочем, без ответа, потому что привыкшая отдаваться своим ощущениям сразу, не задумываясь, Годеливе потянулась навстречу графу практически сразу, лишь после мимолётного замешательства. Рука её, до этого безвольно свисавшая вдоль тела, опустилась на плечо Его Светлости, не сильно, но крепко его сжимая. О том, к чему может привести этот поцелуй, ей пока даже в голову не приходило.

Граф прервал поцелуй так же неожиданно, как и начал. Остолбеневшая, будто охваченная огнём, Годеливе смотрела на опекуна растерянно, будто не узнавала его. И правда, разве можно было предположить, что человек, только что с таким жаром ласкавший её губы и плечи, мог теперь говорить отстранённо, будто и не о ней вовсе?
Не до конца осознавая, куда и зачем идёт, Ливе позволила отвести себя обратно в зал, будто была тряпичной куклой, которую малышка Хелин таскала за собой везде и всюду. И, словно куклу, граф её и оставил, вернувшись к своим советникам и яствам, предоставив воспитаннице самой разбираться с охватившими её чувствами, от которых голова шла кругом.
"Зачем? Зачем он сделал это?!" - снова и снова билась в мозгу мысль. Соблазн списать всё на взбалмошность опекуна и на количество выпитого (тем более что граф сам признал это в своём извинении) был велик, но что, о Творец, прикажете делать с её собственными чувствами? Не просто же так губы до сих пор горели, щеки были залиты румянцем, а тело - охвачено ознобом, будто только сейчас, в теплоте танцевального зала, осознало, что на галерее было холодно.
- Славной Остары вам, миледи, - вдруг раздался совсем рядом женский голос, вырвавший Годеливе из круговорота лихорадочных размышлений и заставив развернуться. Перед ней стояла Селестина Грубер, жена капитана ван Хаага, ездившего в Зевенберг по приказу Его Светлости. Миловидная и безукоризненно воспитанная, она была из числа дворян, явно не испытывавших восторга от того, что граф приблизил к себе детей предателя. И кажется, успех леди Ливе на балу лишь распалил относительно скрытую в будни неприязнь, принудив Селестину к большей откровенности.
- И вам, миледи, - несколько растерянно, как от того, что мыслями была не здесь, так и от того, что не понимала причины раздражения собеседницы, ответила Годеливе.
- Смотрю, ваша семья умеет устраиваться, что бы ни происходило, - будто сплюнула леди Грубер, с нескрываемой неприязнью оглядывая роскошное ожерелье, что украшало шею Ливе. Танец, что воспитанница графа подарила капитану ван Хаагу с полчаса тому назад, видимо, оказался последней каплей в чаше терпения.
- Что, простите? Я вас чем-то невольно задела, леди Селестина? - в иное время мгновенно разозлившаяся бы в ответ, на этот раз Годеливе никак не могла взять в толк, чего от неё хотят, что, кажется, ещё больше злило её собеседницу.
- У вас ещё хватает наглости спрашивать об этом, миледи?! - казалось, возмущению Селестины не было предела. - Моей младшей сестре сейчас было бы столько же, сколько вам, и это ей впору танцевать на балах, а не болтаться в петле после того, как ваш отец отдал её на растерзание своим ублюдкам! Думаете, все забыли, как Свейн ван дер Марк вырезал города и деревни; убивал лишь за то, что ему говорили "нет"; насиловал просто потому, что так ему захотелось? Может, Его Светлость и купился на ваш невинный взгляд и истории про жестокого отчима, только не вздумайте возомнить, что и других сможете одурачить. Верно говорят, что дурная кровь всегда даёт о себе знать!
Высказав всё, что так долго было у неё на душе, леди Грубер оставила Годеливе ещё в большем замешательстве, чем та пребывала до этих откровений. Творец, как же это было не вовремя! Голова и так шла кругом от поступка Его Светлости, а тут ещё и это. Нет, не могли эти слова быть правдой, Свейн ван дер Марк был человеком суровым, даже жестоким, но чтобы творить такое... Да и не хотела Ливе сейчас думать об отце, в кой-то веки ей удалось не вспоминать о несчастьях, а тут такое!
А ведь она обещала графу, что не будет поминать мертвецов и тем самым портить праздничную ночь.
Мысль о том, что вот теперь нужно во что бы то ни стало отыскать Его Светлость, пришла сразу и не вызвала ни малейших сомнений. Действительно, кто ещё сможет утешить, опровергнуть слова Селестины лучше, чем опекун, обещавший защиту и покровительство? В самом крайнем случае он наверняка сумеет сделать так, чтобы эта странная женщина больше не докучала Ливе своими претензиями. О том, что истинной причиной поисков графа были совсем не жестокие слова супруги капитана ван Хаага, она даже не задумывалась.
Правда, отыскать опекуна удалось не сразу. За то время, что длилась беседа с Селестиной, он успел покинуть пиршественный зал. Кто-то из слуг доложил, что видел, как его Светлость направился в сторону жилых покоев. Ещё кто-то припомнил, что видел графа, идущим по направлению к кабинету.
Расстроенная, растерянная, смущённая, Годеливе вновь ворвалась без стука, совершенно запамятовав, что клятвенно обещала больше так не делать. И так и застыла на пороге, будто наконец поняла, почему Его Светлость так настаивал на соблюдении всех приличий и формальностей.